Кампания против СССР должна была уничтожить коммунизм, истребить «неполноценные расы» и не в последнюю очередь обеспечить нацистскую Германию необходимыми ресурсами. Однако, начавшись удачно, обернулось для немцев катастрофой. В книге «Операция „Барбаросса“: Начало конца нацистской Германии» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Максимом Коробовым, историк Джонатан Димблби рассказывает, как эта операция была спланирована и какие события привели к тому, что немецкой армии в конце концов пришлось отступать. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным трудностям, с которыми во время наступления на Москву в ноябре 1941 года столкнулась 2-я танковая армия Гудериана.
Последний натиск
<..>
Фельдмаршал фон Бок оказался под огнем критики со стороны всех своих старших офицеров, каждый из которых требовал больше солдатских пайков, боеприпасов, топлива и зимнего обмундирования. Никто не протестовал более яростно, чем командующий 2-й танковой армией, имевший заслуженную и тщательно пестуемую репутацию самого новаторского и дерзкого из подчиненных фон Бока. 12 ноября Гудериан отправился в инспекционную поездку по своим частям. Повсюду он слышал жалобы: танки, двигатели которых не заводились, если под ними предварительно не развести костер; танки, которые «не могли взбираться по обледеневшим склонам из-за отсутствия требуемых накладок на гусеницы»; танковые полки, в которых насчитывалось всего 50 исправных машин; танки, оптика которых замерзла, а пулеметы вышли из строя; целый танковый корпус с запасом топлива всего на один день.
Еще одной проблемой было общее состояние войск: пехотные роты, которые вместо более чем 150 бойцов насчитывали не более 50; офицеры и солдаты, рассказывавшие ему о том, что у них нет «белых маскировочных халатов, сапожной мази, белья и прежде всего суконных брюк». Значительная часть солдат, как он заметил, «была одета в брюки из хлопчатобумажной ткани» при температурах намного ниже нуля. В нескольких полках, как ему сказали, «потери» от обморожений достигали 500 человек.
Несмотря на все эти проблемы, наступавшие на Москву передовые танки Гудериана оказались всего в четырех километрах от Тулы — «ворот» в столицу. Остро осознавая необходимость любой ценой не дать немецким танкам занять этот город, Жуков уже перебросил туда подкрепления, чтобы сдержать натиск Гудериана. Они хорошо окопались. Когда Гудериан попытался предпринять неожиданную фронтальную атаку на город, его встретил плотный огонь противотанковых и зенитных орудий, который, как он докладывал, стоил ему «многих танков и многих жизней». Прислушавшись к совету одного из своих генералов, он решил обойти Тулу стороной и бросить все силы в направлении Москвы, находившейся всего в 170 километрах к северу.
Вначале продвижение шло успешно, но вскоре — что, с его точки зрения, было зловещим предзнаменованием изменения военного баланса на этом участке фронта — немецкие танки столкнулись с серией хорошо спланированных, организованных и яростных контратак, которые удалось отразить лишь с огромным трудом, несмотря на прославленную скорость и маневренность немецкой танковой группировки. Гудериан, однако, был непоколебим: никаких задержек! 10 ноября, вопреки мнению Хейнрици, командующего 43-м армейским корпусом, который наступал с запада по направлению к шоссе Тула — Москва, он приказал ему вступить в открытый бой с советскими войсками. Чтобы избежать тяжелых потерь, Хейнрици не стал начинать атаку при свете дня, а дождался наступления ночи. Но после того как его пехотные дивизии прорвались, они встретили ожесточенное сопротивление как с правого, так и с левого фланга. Не найдя подразделений, которые могли бы его поддержать, Хейнрици потратил пять дней, чтобы ценой «напряженных усилий» (по его словам) добиться лишь незначительного успеха. Хотя они взяли 2000 пленных и захватили шесть танков, «замечательная победа, которую мы одержали, — вспоминал Хейнрици, — оказалась напрасной с точки зрения хода всей операции». 15 ноября, когда началось финальное наступление на Москву, он мрачно заметил, что за четыре дня уже потерял почти 1000 человек. Из них 790 были убиты и ранены, а 180 «замерзли насмерть». В «военном донесении» своей семье, написанном еще через четыре дня, когда температура упала до –20 °C, а яростный ветер «как будто иглами колол в лицо и насквозь продувал шапку и перчатки», он описывал, как его солдатам «приходилось часами лежать на промерзшей земле под минометным и пулеметным огнем», имея на себе лишь легкие шинели и «тонкие старые брюки». Его удручал контраст с советскими войсками, одетыми «в ватную униформу, шинели и штаны, напоминающие пуховые одеяла, с круглыми теплыми меховыми шапками-ушанками». Его солдатам, писал он семье, приходилось сражаться «в ужасных боевых условиях».
В письме жене, датированном тем же днем, его настроение стало еще мрачнее:
Сомневаюсь, что мы дойдем до Москвы этой зимой. Если начнется снегопад — а похоже, что он начнется сегодня ночью, — мы просто застрянем здесь… Все сыты по горло и мечтают поехать домой в отпуск, потому что конца этому не видно. Все это продолжится и в следующем году. Россия трещит по швам, но пока еще не рухнула.
За два дня до этого 112-я пехотная дивизия Гудериана столкнулась с советской 239-й стрелковой дивизией, которая только что прибыла из Сибири. Немецкая 112-я была уже потрепана после бурной встречи с 50-й армией Жукова к югу от Тулы. Дивизия в очередной раз понесла серьезный урон, а 37-миллиметровые немецкие противотанковые пушки смогли лишь слегка поцарапать броню советских Т-34. Хотя в конце концов немцам удалось прорвать оборону, войска были измотаны и деморализованы. Сибиряки в глазах немцев уже приобрели почти мифический статус кровожадных и бесстрашных воинов, которые не берут пленных. Столкнувшись на открытой местности с 239-й дивизией, немцы развернулись и побежали с поля боя. «Эта паника, возникшая впервые со времени начала русской кампании, явилась серьезным предостережением, указывающим на то, что наша пехота исчерпала свою боеспособность и на крупные усилия уже более неспособна», — писал Гудериан.
Гудериана отрезвил новый для него опыт поражения, и ему не удавалось рассеять накопившиеся у него сомнения. «Мы приближаемся к нашей конечной цели очень медленно в условиях ледяного холода и в исключительно плохих условиях для размещения наших несчастных солдат», — записал он 17 декабря, добавив: «Без горючего наши автомашины не могут передвигаться. Если бы не эти трудности, мы были бы значительно ближе к своей цели». Через четыре дня, 21 ноября, он был еще более пессимистичен:
Страшный холод, жалкие условия расквартирования, недостаток обмундирования, тяжелые потери в личном составе и материальной части, а также совершенно неудовлетворительное состояние снабжения горючим — все это превращает руководство боевыми операциями в сплошное мучение, и на меня все более и более давит та огромная ответственность, которую, несмотря на все красивые слова, никто не может с меня снять.
Примечательно, что плохую погоду Гудериан, в отличие от некоторых своих коллег, считал лишь одной из множества причин своих проблем.
Фон Бок все еще был убежден, что его прославленный командир был «полон уверенности в своих силах». Но информация, доходившая до него от военачальников на других участках фронта, отчетливо указывала, что наступление уже начало пробуксовывать. Один из них, командующий 4-й армией генерал Гюнтер фон Клюге, руководивший прямой атакой на столицу с запада, «описал в весьма мрачных тонах положение 13-го корпуса», доложив, что «его правое крыло… в обозримом будущем неспособно вести наступательные действия». Генерал Ганс Фельбер, командовавший 13-м армейским корпусом, «старается трудностей своего корпуса не преувеличивать, хотя его солдаты ведут сражение против численно превосходящего противника в трудных условиях лесистой местности», а генерал Вильгельм Фармбахер, командующий 7-м корпусом, который, как отметил фон Бок, был «сильно потрепан», описывал «плачевное состояние своих [четырех пехотных] дивизий, боевая мощь которых полностью израсходована».
23 ноября Гудериан решил развеять иллюзии фон Бока относительно состояния 2-й танковой армии. Он не приукрашивал положение вещей: его солдаты измотаны, у них нет зимнего обмундирования, они голодны и им не хватает танков и пушек. У него больше не было ресурсов для выполнения поставленных задач (нейтрализовать Тулу, а затем двигаться на северо-восток, чтобы начать окружение Москвы). Поэтому соответствующие приказы, по его мнению, следовало отменить, а 2-й танковой армии разрешить перейти к обороне. Фон Бок тут же позвонил Браухичу, а Гудериан, слушая разговор через наушник, следил за тем, чтобы его точку зрения верно донесли до главнокомандующего сухопутными силами. Браухич выслушал, но наотрез отказался уступить. По словам Гудериана, «главнокомандующий сухопутными войсками, по всей вероятности, не был свободен в принятии решения. В своих ответах он старался обойти наиболее трудные вопросы. Отклонив мои предложения, он приказал продолжать наступление».
Разрыв между тем, что ОКХ продолжало требовать от войск фон Бока, и тем, на что они теперь действительно были способны, стал почти непреодолимым. Гальдер, по-прежнему одержимый идеей дойти до Москвы к Рождеству, как еще недавно мечтал сам фон Бок, был не готов взглянуть правде в глаза, как и уступчивый Браухич. 18 ноября, получив от фон Бока мрачную оценку реального положения дел на фронте, начальник штаба сухопутных сил возразил: «[М]ы должны понимать, что у противника дела обстоят гораздо хуже, чем у нас, и что эти сражения не столько вопрос стратегического руководства, сколько вопрос энергии». Оба тезиса Гальдера вскоре должны будут подвергнуться серьезной проверке.
Подробнее читайте:
Димблби Д. Операция «Барбаросса »: Начало конца нацистской Германии /
Джонатан Димблби ; Пер. с англ. [Максима Коробова] — М. : Альпина нон-фикшн, 2025. — 604 с.